«ЗАРУБЕЖКА БЕЗ ГРАНИЦ!» // ПРОСТРАНСТВО ПО-РУССКИ: КАК УЧЁНЫЕ НАЧАЛИ СЧИТАТЬ СТРАНУ ПО ЧАСТЯМ

Сначала была карта, потом появились люди, фабрики и расчёты

В истории науки бывают направления, которые рождаются не по заказу сверху, а потому что кто-то просто начинает задаваться неудобными вопросами. Почему одни города растут, а другие умирают? Почему здесь — фабрика, а в пяти километрах — болото? И можно ли вообще понять страну, не разобравшись, как она устроена по частям?

Так в России появилось то, что мы сегодня называем школой регионоведения. Не как красивый термин, а как попытка описать сложную и живую структуру страны — от Татищева до Баранского, от Огарёва до Родомана. Сначала — интуитивно, потом — с формулами и таблицами. А теперь — с картами, цифрами и социальными моделями.

Этот рассказ — не о географии как таковой. Это рассказ о том, как в России научились понимать саму Россию. По регионам. По признакам. По логике, которую не всегда видно с первого взгляда, но которая объясняет больше, чем кажется.

Истоки: Татищев и Ломоносов — прародители большого Российского пространства

Представьте себе XVII век. Нет ни траков, ни «ГИС»-карт, ни даже подробных «Яндекс-панорам». Есть лишь записные тетрадки, в которых некоторые чиновники и учёные пытаются донести, где у нас леса, где поля, а где — реки, что могут дать продовольствие и за что стоит держаться крепко. Именно в это время появляется Василий Татищев и Михаил Ломоносов.

Татищев, человек с железным чувством практицизма, привязывал исследование территорий к хозяйственным и административным нуждам: «Здесь нужно построить фабрику, а там — сторожевой форт, и я всё это сошью картами и расчётами». Он первый понял, что регион — не просто «участок земли», а сложный организм, где природа, население и экономика связаны невидимыми нитями исторического процесса. Благодаря ему в регионоведение вошёл принцип историзма: земля рассказывает свою историю, а мы должны уметь её читать.

Ломоносов же дал название новому «жанру» — экономической географии — и сам стал своего рода картографом-пройзводителем: «Россия огромна, но ничего из того, что в ней лежит, нам не принадлежит, пока мы не освоим и не вовлечём в хозяйственный оборот эти земли». Он говорил о необходимости заглянуть в глубь Сибири как в неисследованную лавку, полную ресурсов. Ломоносов смотрел на карту и видел не просто тайгу, а потенциал для будущих заводов и шахт.

XIX век: от «пространств» Арсеньева до прогноза Огарёва

Казалось бы, всё уже высказано, но в начале XIX века Константин Арсеньев и Николай Огарёв берут на себя задачу сделать из записок Ломоносова чёткие научные работы. Арсеньев ввёл понятие «пространств» — целостных природно-хозяйственных зон, где климат, почвы, население и инфраструктура образуют единую систему. Он как режиссёр разбил широчайшую сцену России на кадры: тундра, луга, тайга, степи — и внимательно смотрел, как каждый «кадр» влияет на жизнь человека.

Огарёв добавил сюжетную линию развития: «Не только то, что есть, важно, но и то, к чему мы можем прийти». Он придавал значение перспективам: транспортные пути, населённость, ресурсы — всё это должно рассчитываться не для вчера, а для завтра. Сегодня его методика помогает нам планировать не просто городские окраины, а целые экономические коридоры.

1920–30‑е: «районная школа» и зарождённая индустриализация

Индустриализация — время громких проектов и новых амбиций. В этом контексте возникают Баранский, Колосовский, Саушкин и Витвер. Если бы я снимал репортаж, то начал бы с крупного плана заводского дымохода, за которым за кадром звучит голос Баранского: «Регион — это не абстракция, а люди, природа и производство, связанные между собой».

Николай Баранский подчёркивал комплексность: любая индустриальная зона должна рассматриваться вместе с населением, ресурсами и историей территории. Он говорил: «Если вы строите завод, подумайте, кто там будет работать, откуда приедет вода, какой будет ландшафт через 50 лет».
Иван Витвер унёс районные принципы за рубеж: анализировал Францию, Германию, Латинскую Америку, превращая экономико-географию в инструмент предсказания и сравнения.
Юлиан Саушкин добавил системно-структурный монтаж: «Представьте, что регион — это сложный механизм, где цифры и модели работают вместе, как шестерёнки большого станка».

Колосовский и Бандман предложили концепцию ТПК — территориально-производственного комплекса, где выгодно объединять взаимодополняющие предприятия: фабрика, электростанция, транспортный узел. Сегодня мы видим отголоски их идей в свободных экономических зонах, технопарках и индустриальных кластерах.

Середина XX века: рождение региональной экономики

В 1970‑е годы Николай Некрасов вывел региональную экономику в самостоятельную ветвь науки. Он заявил: «Экономическая география существует, но ей нужна параллельная дисциплина — региональная экономика, чтобы учитывать не только географию, но и финансовые и социальных аспекты». Его труд помог связать карты и цифры бюджета, а учёным — формулировать рекомендации для региональной политики.

Конец XX века: новые подходы Космачева, Лаппо и Родомана

Кирилл Космачёв смотрел на освоение территории через призму поселений: «Главное не сколько ископано угля, а как устроены города и сёла». Он ввёл понятие «вглубь и вширь» освоения, подсказывая, что равномерность — миф, а освоение всегда пунктиром.
Георгий Лаппо предложил «опорный каркас расселения» — систему крупных центров и магистралей, вокруг которых выстраивается жизнь региона. Сегодня его идеи живут в схемах агломераций и транспортного планирования.
Борис Родоман развил экологический вектор: «Нужно соединить заповедники зелёными коридорами, чтобы дикие виды могли мигрировать», — и протянул экологический кадр через всю карту, словно ленту фильма.

Большие циклы и цивилизационный поворот

Николай Кондратьев подарил нам «длинные волны» — почти полувековые циклы развития, которые формируют экономические и геополитические сюжеты. Я сам люблю цитировать его в разговоре о том, что кризисы длятся не неделю, а десятилетия — и это помогает понять, почему регионы-то растут, то тормозят.

Наконец, Н. Я. Данилевский и евразийцы (Савицкий, Трубецкой, Гумилев) сделали ход конём: они вынесли на сцену — цивилизацию. По Данилевскому, Россия и Европа — это не части одной истории, а два разных фильма, соединённых в один фестиваль. Евразийцы говорили о «срединности», подчёркивая уникальность русского мира как моста между Западом и Востоком.

Что дальше?

Сегодня, когда смартфоны показывают нам тепловые карты трафика, а дроны подсвечивают поля ночью, всё ещё трудно отказаться от старых приёмов Татищева или Баранского. Мы по-прежнему делим страны на районы, но теперь добавляем аналитические модели и GIS. Нас по-прежнему волнует вопрос: «Как организовать пространство, чтобы людям жилось лучше?» — и эти голоса из прошлого звучат для нас как сценаристы, предложившие свои кадры и монтаж.

Лично я считаю, что главное достижение российской школы регионоведения — это умение смотреть на территорию не как на пассивный фон, а как на динамичную систему, где каждый регион — это герой со своей биографией. И пока мы не научимся слушать эти биографии, любые экономические проекты рискуют стать просто красивыми словами на бумаге. Так что давайте смотреть карту не только глазами инженера, но и сердцем историка — так, как учили нас Татищев с Ломоносовым, а потом дорабатывали Арсеньев, Барaнский и все последующие участники этой большой истории под названием «Россия».

👉 Подписывайтесь на мой Telegram-канал: https://t.me/druzin. Там — финансы, инсайты, путешествия и никакой скуки!

ЗарубежкаБезГраниц #РоссияКакСистема #Регионоведение #ИсторияНауки #СоветскаяГеография #Татищев #Ломоносов #Баранский #Колосовский #НаукаОРегионах #ПространственныйАнализ