«ЗАРУБЕЖКА БЕЗ ГРАНИЦ!» // ГЕОЭКОНОМИКА ЕВРАЗИИ: ПЕНСИИ — С НЕФТИ, АЙТИШНИКИ — С ХАБОВ, РАСЧЁТЫ — ЧЕРЕЗ QR
Евразия — не просто континент. Это материк с расписанием, где каждый час — поставка, каждая граница — логистика, каждая отрасль — исторический контекст.
Когда говорят «Евразия», слышатся сразу несколько языков. Здесь за один день можно позавтракать латвийским йогуртом, пообедать китайской лапшой, а поужинать — с греческим оливковым маслом, доставленным через турецкий порт на иранском дизеле. Потому что Евразия сегодня — это экономическая многослойность, где северный пенсионер живёт на норвежской нефти, южный предприниматель — на «золотых визах», а восточный стартапер — на чипах и танкерах.
Мы привыкли делить материки по времени, культурам, религиям. Но геоэкономика режет карту по‑другому: станком, портом, железной дорогой. Кто кому продаёт батарейки? Где собирают автомобили? Почему чип в Шэньчжэне дешевле, чем в Лозанне? Как фисташковая обёртка добралась до Ташкента?
Евразия — без купюр, без мифов, но в деталях.
Северная Европа — социализм с прибылью
Здесь даже закат работает в две смены: летом он не выключается вовсе. Норвежские офшоры качают 120 миллионов тонн нефти в год, оплачивая щедрую пенсию рыбаку из Тромсё. Швеция превращает национальную травму (дефицит сырья) в технологический дзен: IKEA, Volvo, Spotify — разные этажи одного эко‑соц небоскрёба.
Финская тайга «жжёт» не деревом, а знаниями — школьники Порвоо занимаются на iPad, пока на Лондонской бирже котируется никель компании «Terrafame». Эстония с латышами забрали себе титул Digital Baltic: онлайн‑налоговая, е‑гражданство и миллион‑по‑выходным, которые воркуют в офисах Microsoft Tallinn.
Но рай не без проблем: шведы напуганы инфляцией 7 %, а исландцы — грустят из-за ослабления местной кроны. Прибалты ищут новые рынки вместо российского экспорта, а Хельсинки превращает терминал «Vuosaari» в перевалочный пункт китайских электробусов.
Западная Европа — завод‑космополит
Рейн — судоходная артерия: баржа с рулонами стали уходит из Дуйсбурга, чтоб через четыре дня стать кузовом BMW в Мюнхене. Германия держит треть мировой доли станкостроения, Франция — аэрокосмические комплексы (Airbus, Ariane, Safran), Нидерланды — агротех‑оранжерии, где томат «Tasty Tom» получает гражданство Евросоюза быстрее, чем украинский беженец.
Лихтенштейн играет в «монополию» с налогами, Люксембург — с орбитальными телеком‑спутниками, а Швейцария стабильно варит сыр, часы и банковское спокойствие. Безработица 4,5 % — мечта любой G20, но демографический маятник качнулся — теперь на каждого новорождённого приходится четыре пенсионера.
Большая слабость региона — энергетика. Угольный Рур почти закрыт, атомная Франция сомневается, а североморская нефть иссякает. Так что каждый оттенок «зелёного перехода» здесь — не тренд, а квитанция за свет.
Восточная Европа — постсоц‑мозаика на угольной подкладке
Верхняя Силезия пахнет каменным углём и будущим водородным хабом. Чехия собирает Porsche Taycan, но гордится Skoda Octavia — символом «демократичной четырёхколёсности». Польша встраивается в цепочки Tesla, Румыния осваивает чип‑контракты тайваньского TSMC, а Словакия держит мировое лидерство по выпуску автомобилей на душу населения.
Но инфляция ломится в двузначный коридор: Венгрия — 15 %, Молдавия — 30 %. Зарплаты растут медленнее, и каждый третий айтишник из Клуж‑Напоки задумывается о билете RyanAir до Дублина.
Дунай — сухопутное море: баржи тянут украинское зерно к Черногории, а потом — полевые цветы туристическому Будву. Новый Шёлковый путь стучится в Коросно (венгерский логистический узел), где китайский оператор CRRC строит депо для быстрых поездов.
Южная Европа — оливковое поле великих долгов
Когда сицилийский фермер Джузеппе сталкивается с турком‑туристом Ахметом, оба говорят о нефти: у одного её нет, у другого — в изобилии. Италия, Испания, Греция живут на субтропической щедрости, но платят кредитами МВФ и нервами молодёжи, чья безработица прыгает за 20 %.
Тем не менее Рим остаётся номером 1 в мире по вину и макаронам, Барселона — по солнечным гигаваттам на крышах, а Лиссабон — по «золотым визам», что превращают китайские юани в европейские метры под океанским бризом.
Линии судоходства Стамбул – Гибралтар — это южноевропейская аджика: LNG‑танкеры из Катарского залива, африканские фосфаты для Андалусских апельсинов, аргентинская соя для португальских свинарников. Местные политики знают: каждый док в Валенсии — это пачка евро для выплаты пенсий андалусским бабушкам.
Южная Азия — индийский маятник демографии
Здесь десять миллионов человек рождаются ежегодно — почти как население Швеции. 7,5 % мирового ВВП держится на том, что полмиллиарда рабочих рук шьют футболки, пишут код и собирают «Махиндра» для домашнего рынка. Бангладеш переживает рекорд экспортных поступлений от текстиля, но половина Дакки живёт без канализации.
Индия мечтает об электронно‑долларовом Рупи‑тех будущем: полупроводниковый кластер в Гуджарате, спутники ISRO над Шрихарикотой, платежная система UPI, которая стала эталоном для бразильского Pix. Но рядом Пакистан платит 20‑процентную инфляцию, Непал — неполным доступом к электричеству, а Афганистан — отрицательным ростом ВВП.
Побережье Мумбаи — вотчина мафии и дроновых портов. Каждая двадцатая тонна мирового нефтеимпорта проходит здесь сквозь терминал Джамнагар, чтобы стать дизелем для тракторов в Пенджабе.
Юго‑Восточная Азия — архипелаг второй волны тигров
Джакарта пахнет пальмовым маслом и биржевой волатильностью: Индонезия держит 59 % мирового производства никеля, а значит — десятки гигаватт‑часов будущих батарей. Таиланд превращается из «Detroit of Asia» в «Bangkok Silicon Valley», закупая край чипов у корейцев.
Сингапур делает ставку на финтех и биофарму: каждое третье IPO region‑as‑a‑service выходит в каталоге SGX, а в Чанги самолёт успевает заправиться раньше, чем пассажир допьёт латте. Камбоджа и Лаос идут по «длинной рисовой дороге»: индустриализация едет на китайских поездах, запущенных в декабре 2021‑го.
Морские узлы — Малакка и Ломбок — способны перекрыть 80 % японского импорта нефти. Именно поэтому местные флоты дрессируют фрегаты быстрее, чем сульфаты в батарее вырастут в кристаллы.
Восточная Азия — три двигателя и один дракон
Китай — это 18,5 % мирового ВВП и 14,4 % мирового экспорта. Поезд «Фусинь» мчит 350 км/ч из Пекина в Шанхай, ставя таймер конкуренции для Airbus и Boeing: кто первый прицепит водород? Япония тем временем учит роботов говорить «омотэнаси» и подсчитывает, что 40 % населения будет старше 65 лет в 2060‑м.
Южная Корея обгоняет Тайвань по памяти HBM 3, а Samsung и SK Hynix потеют, чтобы остаться в лидерах, когда NVIDIA закажет ещё триллион транзисторов.
Монгольские ветра крутят турбины, поставляя зелёную электроэнергию в будущий алюминиевый завод «Steppe Copper». КНДР остаётся «коробкой без штрих‑кода»: зерновые поля вместе с военным парадом становятся KPI экономического отчёта.
Центральная Азия — трубопроводная дипломатия
Актюбинские степи лежат на слое нефти такого же цвета, как смородиновый джем на узбекском базаре. Казахстан качает 85 миллионов тонн в год и продаёт уран «всем, кроме тех, с кем ссориться не хочется» — 25 % мирового рынка. Туркменистан мечтает о TAPI: газопроводе до Индии, но пока продаёт метан Китаю.
Таджикские ГЭС «Нурек» гремят водой Вахша, чтобы азербайджанская алюминиевая фольга упаковывала иранские фисташки. На шелковом тракте любая фура замирает на границе: сканер ищет афганскую контрабанду шафрана.
Демография — бомба замедленного действия: 35 миллионов узбеков к 2030‑му. Если для них не откроется завод, они поедут строить чужие. Поэтому президент Мирзиёев продаёт текстильный кластер, дающий восьмидолларовую маржу на каждый килограмм хлопка — вместо прежних двух.
Западная Азия — нефть, стартапы и жажда воды
Персидскому заливу 50 градусов по Цельсию, но нефти в его недрах — как воды в Байкале. Саудовская Аравия строит Neom — город‑нитку длиной 170 км, где климат контролят алгоритмы; Катар доит своё North Field, отправляя LNG в Германию; а ОАЭ мечтают стать космической платформой для мусульманского Falcon 9.
Турция, затянув инфляцию до 70 %, всё равно клепает поезда для Бангладеш и мосты для Хорватии; Израиль выводит IPO на NASDAQ быстрее, чем Палестина теряет рабочие часы из‑за блокпостов.
Иран балансирует: нефть меняет на юани, газ — на рупии. А Баку и Тбилиси ведут газопровод TANAP, как оппоненты в шахматной партии: один ход — и Европа получит метан без кремлёвской подписи.
Финал без последней точки
Евразия всегда живая. Пока вы дочитываете эту строчку, где-то во Владивостоке грузят крабов для Мурманска; в Дюссельдорфе подписывают контракт на узбекский медный концентрат; в Мумбаи шестилетний Прабху впервые подключается к Starlink, а в Рейкьявике студент спорит, почему геотермальная энергия — «новая нефть».
Геоэкономика на языке денег говорит просто: сила — в обмене. Север объясняет Югу, как платить налоги, Юг приучает Север к острому и медленному. Восток запускает механизмы, Запад — придумывает, как их назвать и продать.
Поставим многоточие и прислушаемся: где-то вдали уже гудит новый контейнерный поезд. Он пройдёт старинным путём — через Алтай, Польшу и Каталонию — и привезёт свежий сюжет для следующего евразийского рассказа: ещё толще, ещё громче, ещё увлекательнее.
👉 Подписывайтесь на мой Telegram-канал: https://t.me/druzin. Там — финансы, инсайты, путешествия и никакой скуки!