May 12

«ЗАРУБЕЖКА БЕЗ ГРАНИЦ!» // ГЕОЭКОНОМИКА ЕВРАЗИИ: ПЕНСИИ — С НЕФТИ, АЙТИШНИКИ — С ХАБОВ, РАСЧЁТЫ — ЧЕРЕЗ QR

Евразия — не просто континент. Это материк с расписанием, где каждый час — поставка, каждая граница — логистика, каждая отрасль — исторический контекст.

Когда говорят «Евразия», слышатся сразу несколько языков. Здесь за один день можно позавтракать латвийским йогуртом, пообедать китайской лапшой, а поужинать — с греческим оливковым маслом, доставленным через турецкий порт на иранском дизеле. Потому что Евразия сегодня — это экономическая многослойность, где северный пенсионер живёт на норвежской нефти, южный предприниматель — на «золотых визах», а восточный стартапер — на чипах и танкерах.

Мы привыкли делить материки по времени, культурам, религиям. Но геоэкономика режет карту по‑другому: станком, портом, железной дорогой. Кто кому продаёт батарейки? Где собирают автомобили? Почему чип в Шэньчжэне дешевле, чем в Лозанне? Как фисташковая обёртка добралась до Ташкента?

Евразия — без купюр, без мифов, но в деталях.

Погружаемся.

Северная Европа — социализм с прибылью

Здесь даже закат работает в две смены: летом он не выключается вовсе. Норвежские офшоры качают 120 миллионов тонн нефти в год, оплачивая щедрую пенсию рыбаку из Тромсё. Швеция превращает национальную травму (дефицит сырья) в технологический дзен: IKEA, Volvo, Spotify — разные этажи одного эко‑соц небоскрёба.

Финская тайга «жжёт» не деревом, а знаниями — школьники Порвоо занимаются на iPad, пока на Лондонской бирже котируется никель компании «Terrafame». Эстония с латышами забрали себе титул Digital Baltic: онлайн‑налоговая, е‑гражданство и миллион‑по‑выходным, которые воркуют в офисах Microsoft Tallinn.

Но рай не без проблем: шведы напуганы инфляцией 7 %, а исландцы — грустят из-за ослабления местной кроны. Прибалты ищут новые рынки вместо российского экспорта, а Хельсинки превращает терминал «Vuosaari» в перевалочный пункт китайских электробусов.

Западная Европа — завод‑космополит

Рейн — судоходная артерия: баржа с рулонами стали уходит из Дуйсбурга, чтоб через четыре дня стать кузовом BMW в Мюнхене. Германия держит треть мировой доли станкостроения, Франция — аэрокосмические комплексы (Airbus, Ariane, Safran), Нидерланды — агротех‑оранжерии, где томат «Tasty Tom» получает гражданство Евросоюза быстрее, чем украинский беженец.

Лихтенштейн играет в «монополию» с налогами, Люксембург — с орбитальными телеком‑спутниками, а Швейцария стабильно варит сыр, часы и банковское спокойствие. Безработица 4,5 % — мечта любой G20, но демографический маятник качнулся — теперь на каждого новорождённого приходится четыре пенсионера.

Большая слабость региона — энергетика. Угольный Рур почти закрыт, атомная Франция сомневается, а североморская нефть иссякает. Так что каждый оттенок «зелёного перехода» здесь — не тренд, а квитанция за свет.

Восточная Европа — постсоц‑мозаика на угольной подкладке

Верхняя Силезия пахнет каменным углём и будущим водородным хабом. Чехия собирает Porsche Taycan, но гордится Skoda Octavia — символом «демократичной четырёхколёсности». Польша встраивается в цепочки Tesla, Румыния осваивает чип‑контракты тайваньского TSMC, а Словакия держит мировое лидерство по выпуску автомобилей на душу населения.

Но инфляция ломится в двузначный коридор: Венгрия — 15 %, Молдавия — 30 %. Зарплаты растут медленнее, и каждый третий айтишник из Клуж‑Напоки задумывается о билете RyanAir до Дублина.

Дунай — сухопутное море: баржи тянут украинское зерно к Черногории, а потом — полевые цветы туристическому Будву. Новый Шёлковый путь стучится в Коросно (венгерский логистический узел), где китайский оператор CRRC строит депо для быстрых поездов.

Южная Европа — оливковое поле великих долгов

Когда сицилийский фермер Джузеппе сталкивается с турком‑туристом Ахметом, оба говорят о нефти: у одного её нет, у другого — в изобилии. Италия, Испания, Греция живут на субтропической щедрости, но платят кредитами МВФ и нервами молодёжи, чья безработица прыгает за 20 %.

Тем не менее Рим остаётся номером 1 в мире по вину и макаронам, Барселона — по солнечным гигаваттам на крышах, а Лиссабон — по «золотым визам», что превращают китайские юани в европейские метры под океанским бризом.

Линии судоходства Стамбул – Гибралтар — это южноевропейская аджика: LNG‑танкеры из Катарского залива, африканские фосфаты для Андалусских апельсинов, аргентинская соя для португальских свинарников. Местные политики знают: каждый док в Валенсии — это пачка евро для выплаты пенсий андалусским бабушкам.

Южная Азия — индийский маятник демографии

Здесь десять миллионов человек рождаются ежегодно — почти как население Швеции. 7,5 % мирового ВВП держится на том, что полмиллиарда рабочих рук шьют футболки, пишут код и собирают «Махиндра» для домашнего рынка. Бангладеш переживает рекорд экспортных поступлений от текстиля, но половина Дакки живёт без канализации.

Индия мечтает об электронно‑долларовом Рупи‑тех будущем: полупроводниковый кластер в Гуджарате, спутники ISRO над Шрихарикотой, платежная система UPI, которая стала эталоном для бразильского Pix. Но рядом Пакистан платит 20‑процентную инфляцию, Непал — неполным доступом к электричеству, а Афганистан — отрицательным ростом ВВП.

Побережье Мумбаи — вотчина мафии и дроновых портов. Каждая двадцатая тонна мирового нефтеимпорта проходит здесь сквозь терминал Джамнагар, чтобы стать дизелем для тракторов в Пенджабе.

Юго‑Восточная Азия — архипелаг второй волны тигров

Джакарта пахнет пальмовым маслом и биржевой волатильностью: Индонезия держит 59 % мирового производства никеля, а значит — десятки гигаватт‑часов будущих батарей. Таиланд превращается из «Detroit of Asia» в «Bangkok Silicon Valley», закупая край чипов у корейцев.

Сингапур делает ставку на финтех и биофарму: каждое третье IPO region‑as‑a‑service выходит в каталоге SGX, а в Чанги самолёт успевает заправиться раньше, чем пассажир допьёт латте. Камбоджа и Лаос идут по «длинной рисовой дороге»: индустриализация едет на китайских поездах, запущенных в декабре 2021‑го.

Морские узлы — Малакка и Ломбок — способны перекрыть 80 % японского импорта нефти. Именно поэтому местные флоты дрессируют фрегаты быстрее, чем сульфаты в батарее вырастут в кристаллы.

Восточная Азия — три двигателя и один дракон

Китай — это 18,5 % мирового ВВП и 14,4 % мирового экспорта. Поезд «Фусинь» мчит 350 км/ч из Пекина в Шанхай, ставя таймер конкуренции для Airbus и Boeing: кто первый прицепит водород? Япония тем временем учит роботов говорить «омотэнаси» и подсчитывает, что 40 % населения будет старше 65 лет в 2060‑м.

Южная Корея обгоняет Тайвань по памяти HBM 3, а Samsung и SK Hynix потеют, чтобы остаться в лидерах, когда NVIDIA закажет ещё триллион транзисторов.

Монгольские ветра крутят турбины, поставляя зелёную электроэнергию в будущий алюминиевый завод «Steppe Copper». КНДР остаётся «коробкой без штрих‑кода»: зерновые поля вместе с военным парадом становятся KPI экономического отчёта.

Центральная Азия — трубопроводная дипломатия

Актюбинские степи лежат на слое нефти такого же цвета, как смородиновый джем на узбекском базаре. Казахстан качает 85 миллионов тонн в год и продаёт уран «всем, кроме тех, с кем ссориться не хочется» — 25 % мирового рынка. Туркменистан мечтает о TAPI: газопроводе до Индии, но пока продаёт метан Китаю.

Таджикские ГЭС «Нурек» гремят водой Вахша, чтобы азербайджанская алюминиевая фольга упаковывала иранские фисташки. На шелковом тракте любая фура замирает на границе: сканер ищет афганскую контрабанду шафрана.

Демография — бомба замедленного действия: 35 миллионов узбеков к 2030‑му. Если для них не откроется завод, они поедут строить чужие. Поэтому президент Мирзиёев продаёт текстильный кластер, дающий восьмидолларовую маржу на каждый килограмм хлопка — вместо прежних двух.

Западная Азия — нефть, стартапы и жажда воды

Персидскому заливу 50 градусов по Цельсию, но нефти в его недрах — как воды в Байкале. Саудовская Аравия строит Neom — город‑нитку длиной 170 км, где климат контролят алгоритмы; Катар доит своё North Field, отправляя LNG в Германию; а ОАЭ мечтают стать космической платформой для мусульманского Falcon 9.

Турция, затянув инфляцию до 70 %, всё равно клепает поезда для Бангладеш и мосты для Хорватии; Израиль выводит IPO на NASDAQ быстрее, чем Палестина теряет рабочие часы из‑за блокпостов.

Иран балансирует: нефть меняет на юани, газ — на рупии. А Баку и Тбилиси ведут газопровод TANAP, как оппоненты в шахматной партии: один ход — и Европа получит метан без кремлёвской подписи.

Финал без последней точки

Евразия всегда живая. Пока вы дочитываете эту строчку, где-то во Владивостоке грузят крабов для Мурманска; в Дюссельдорфе подписывают контракт на узбекский медный концентрат; в Мумбаи шестилетний Прабху впервые подключается к Starlink, а в Рейкьявике студент спорит, почему геотермальная энергия — «новая нефть».

Геоэкономика на языке денег говорит просто: сила — в обмене. Север объясняет Югу, как платить налоги, Юг приучает Север к острому и медленному. Восток запускает механизмы, Запад — придумывает, как их назвать и продать.

Поставим многоточие и прислушаемся: где-то вдали уже гудит новый контейнерный поезд. Он пройдёт старинным путём — через Алтай, Польшу и Каталонию — и привезёт свежий сюжет для следующего евразийского рассказа: ещё толще, ещё громче, ещё увлекательнее.

--

👉 Подписывайтесь на мой Telegram-канал: https://t.me/druzin. Там — финансы, инсайты, путешествия и никакой скуки!

--